– Господи, да успокойте же своего ребенка! – не выдержала Евгения Генриховна. – Невозможно завтракать.

Эдик тут же взвился:

– Не своего ребенка, мама, а нашего!

Пораженная Наташа взглянула на мужа. Тот рассерженно смотрел на мать, готовясь сказать что-то нелицеприятное, и почему-то напомнил ей виденного недавно по телевизору суслика, готового к нападению на другого суслика – захватчика территории. От столь неожиданного сходства Наташа чуть не расхохоталась в голос, но вовремя удержалась и встала из-за стола.

– Эдя, Евгения Генриховна права, – спокойно заметила она, и Эдик тут же замолчал. – Тима ведет себя сегодня непозволительно. Я его уведу. Выйди из-за стола, – обратилась она к сыну. Малыш попытался что-то сказать, но Наташа, не повышая голоса, повторила: – Выйди из-за стола. Ты наказан. – И мальчик безропотно подчинился.

Наташа вывела Тима за руку из столовой и услышала, как за спиной Ольга Степановна что-то недоуменно говорит про тосты.

Бабкин только что побеседовал с пожилым опером, отнесшимся к нему крайне недружелюбно, и теперь отправился в парк, чтобы обдумывать ситуацию. Мужика он понимал хорошо: когда тебе в категорической форме приказывают делиться информацией с каким-то хреном с бугра, не имеющим никакого отношения к конторе, и ты прекрасно понимаешь, что в случае чего будешь крайним, то тут уж не до дружелюбия. Но то, что ему требовалось, Бабкин выяснил.

У самого Затравы, разумеется, было алиби. Сергей очень удивился бы, если бы этим самым алиби Затрава не потрудился себя обеспечить. Представив, как шеф небольшой, но очень агрессивной конторы крадется по особняку Гольц, чтобы придушить чернявую уборщицу, Бабкин хмыкнул. Это было бы хорошо для дешевого голливудского боевика, не более. В жизни такого не бывает.

В беседе со следователем Степан Затрава недвусмысленно дал понять, что госпожа Гольц сама пристукнула собственную уборщицу, чтобы таким нехитрым способом свалить вину на него, Затраву. Опер, пересказывая содержание разговора, хмуро заметил:

– Паяц он какой-то, а не мужик. Правда, пронырливый, сволочь. На кота похож.

На кого похож Степан Затрава, Бабкин уже знал. Он чуть не сказал оперу, что паяцы не сколачивают такое состояние к сорока пяти годам, но удержался. А вот что-то кошачье во внешности «персонажа» и впрямь было.

– По ножницам и по веревке ничего нет, – продолжал опер. – Да тухлое дело, чего там говорить! Хотя… тебе-то за работу хоть деньги платят, вот и флаг тебе в руки.

Бабкин прекрасно понимал собеседника. Да, Сергею платили деньги, а ему… Зарплата опера за месяц куда меньше обещанной Бабкину суммы. Но тут уж Сергей ничего поделать не мог, да и не собирался. Подстелив заботливо припасенный пакетик на лавочку в уютном уголке парка, как приучил его делать Макар, детектив уселся и стал размышлять.

В фирме Затравы работало около сорока человек. На первый взгляд это было очень много. Но Бабкин понимал: хозяин вовсе не держит у себя штат из полусотни бойцов, каждый из которых способен убивать конкурентов бечевкой, заточкой или листом ватмана. Нет, большинство его работников были вполне законопослушными, мирными людьми.

«Если Затрава нашел исполнителя заказа на стороне, нам на него никогда не выйти, – нахмурился Сергей. – А если говорить совсем точно, то не нам, а мне. Макар-то шастает по бескрайним просторам нашей родины и занимается своим делом». Он раздраженно побарабанил пальцами по мягкой коричневой папке с бумагами по убийству. «С другой стороны, такие люди, как пронырливый Затрава, предпочитают обычно для каждой цели держать своих исполнителей. Многофункциональных. Их, в крайнем случае, убирать значительно легче, чем почти неизвестного чувака со стороны. А мне гораздо проще тех исполнителей искать».

Сергей внимательно просмотрел досье на всех людей Степана Затравы и убедился, что круг его поисков не просто сузился, а очень сузился. Из четырех десятков человек на роль киллера подходили только несколько. К тому же, кроме доблестных правоохранительных органов, у сыщика были и другие источники – Бабкин называл их «консервами», – и вот эти самые «консервы» сейчас очень пригодились. Итак, Авдеев Виктор, тридцати двух лет, по национальности – украинец, спортсмен – стрельба по мишени… Замечательно, конечно, но в нашем случае совершенно не подходит. И даже не потому, что Илона Ветрова не была мишенью, а потому, что Авдеев Виктор две недели назад улетел на историческую родину и пока еще пребывал там, если верить источнику. А вот Олег Ерофеевич Ботвинник последние полгода находился в Санкт-Петербурге.

Глядя на фотографию господина Ботвинника, Бабкин покачал головой. Внешность у того была самая что ни на есть подходящая. Чезаре Ломброзо, увидев Олега Ерофеевича, радостно потер бы руки и немедленно использовал бы его данные для своей теории. Низкий лоб, глубоко посаженные глаза, крупный нос, к тому же перебитый в юности… Илона Ветрова могла сама умереть, просто от разрыва сердца, увидев такой «персонаж».

Бабкин покрутил фотографию в руках и с сожалением отложил в папку. Ботвинник был главой информационного центра Затравы, собирал со своей командой данные на всех тех, кто попадал в поле зрения босса, анализировал их и заодно предлагал свои прогнозы для той или иной ситуации. Интеллект у Ботвинника был такой, что Чезаре Ломброзо мог бы только плакать горючими слезами. Скажем, от зависти. «Красавца» не раз пытались у Затравы сманить, но Ботвиннику было хорошо на своем месте, и он никуда с него уходить не хотел. Или не мог, подумал Бабкин. Но в данный момент это непринципиально. Принципиально то, что господин Ботвинник, несмотря на внешность, больше подходящую антигерою в голливудском триллере, убийства не совершал. Во всяком случае сам, лично, точно не совершал.

То же и с Козловым Алексеем Алексеевичем. Неприметный такой мужичонка, правая рука Затравы, по образованию экономист… Что он там заканчивал? Бабкин заглянул в папку и, увидев, что заканчивал Алексей Алексеевич, присвистнул. Задумался. «А говорят, что наши мозги получают у буржуев образование и у них же, буржуев, его и применяют. А вот и нет! У нас, у нас решил применить свои мозги Алексей Алексеевич Козлов. Ладно, черт с ним, смотрим дальше…»

Несколько фотографий с подробным описанием «персонажа» на обороте Бабкин тоже отложил, а над следующей задумался. Юрий Воропаев… Русский, двадцать девять лет, бывший спортсмен – мирная гребля. Медалей никаких не получал, пытался заниматься мелким бизнесом, не преуспел и осел у Затравы. «А теперь вопрос на засыпку, – подумал Сергей. – На фига ты Затраве сдался, такой молодой и красивый? Мозгов у тебя, судя по биографии, немного. Ты не входишь в круг его знакомых или знакомых его знакомых. Так зачем тебя держит при себе уважаемый Степан Михайлович?»

Быстро просмотрев данные, Бабкин выяснил, что в день, когда избили одного из мастеров Евгении Генриховны, мальчика весьма денежного и перспективного, Юрий Воропаев находился в Питере. Никуда он не уезжал из города и в пятницу, когда убили Илону. Правда, два человека утверждают, что Юра ходил с ними на шашлыки… Но шашлыки ведь дело такое: про сами шашлыки ты помнишь, а вот про тех, кто с тобой был, можешь и забыть. Или перепутать. Не было, скажем, с тобой рядом господина Воропаева, а тебе кажется, что был. Не-ет, шашлыки – это несерьезно…

Из ближайшей забегаловки аппетитно пахнуло мясом с мангала, и Бабкин решил сделать перерыв и перекусить. Аккуратно убрав все бумаги назад в папочку, он встал, свернул пакетик, на котором сидел, и положил в карман, а затем не торопясь двинулся в сторону кафе. Двое пацанов на роликах, катающиеся неподалеку, переглянулись, и один покрутил пальцем у виска: здоровенный дядька, размером с полтора шкафа, а подкладывает под себя пакетик. Да он на всей скамейке еле поместился! Не, чистый придурок…

Евгения Генриховна безучастно проследила за тем, как Ольга Степановна убирала со стола, и осталась сидеть в столовой. Ей нужен был Знак, и она чувствовала, что он должен быть именно здесь. Раскладывая произошедшее за последние двое суток по полочкам, она прекрасно видела всю ситуацию в целом, и ее удивляло, как кому-то может быть что-то неясно. Очевидно, что после ее разговора с Мамоновым Затраву прижали и он решил ответить убийством кого-то из находившихся в ее доме. Евгения Генриховна тоже дошла до мысли, что объект убийства был выбран случайно, и сейчас хладнокровно обдумывала, кто может оказаться следующей жертвой. Предусмотреть следовало все.