Глава 9

Утро субботы началось для Наташи с плача Тимоши, которому приснился страшный сон. Успокоив мальчика и уложив его обратно в кроватку, Наташа вернулась в свою комнату и заметила, что Эдик не спит. Притворяется, закрывает глаза – но не спит.

– Эдя, – негромко позвала она. – Ты чего не спишь?

Эдик неумело попытался всхрапнуть и перевернулся на другой бок. Протерев глаза, Наташа взглянула на часы. «Господи, пять утра!»

– Эдик! – толкнула она мужа локтем. – Хватит притворяться, все равно у тебя ничего не получается.

– Почему не получается? – повернулся к ней Эдик.

– Потому что. Ты чего не спишь, спрашиваю?

– Не могу заснуть, – признался Эдик, усаживаясь на кровати. – Только задремлю, и… – он запнулся, – мертвая Илона начинает сниться. Понимаешь, ерунда какая?

– Господи, бедняжка мой! – Наташа обняла мужа и прижалась к нему. – Давай я тебе массаж сделаю, хочешь?

– Наташа, ты что? Какой массаж? В нашем доме вчера человека убили! Просто пришли и убили! А ты мне массаж предлагаешь сделать!

Наташа покачала головой, с жалостью глядя на Эдика. «Правильно говорят, что женщины более устойчивы к стрессу, чем мужчины, – пришло ей в голову. – Достаточно на Эдика посмотреть и на его маму».

– Солнышко мое, – вкрадчиво заговорила она, – а кроме массажа еще на что-нибудь есть запреты?

– В каком смысле? – не понял Эдик.

– Ну, например, на секс. Ведь мы с тобой не можем сейчас заняться любовью, правда? Я думаю, должно пройти не меньше месяца, чтобы мы смогли… Да?

– Наташа, ну зачем ты так извращаешь? – рассердился Эдик. – Я тебе на полном серьезе говорю, а ты…

– Так ведь и я на полном серьезе! – перебила его Наташа. – Я полностью принимаю твою точку зрения. С этого момента – никакого секса следующие тридцать дней.

Эдик обернулся и взглянул на жену. Наташа сидела на кровати, и через кружево сорочки просвечивала соблазнительная нежная грудь. Глаза у нее после сна были слегка раскосые, и Эдику вспомнились рассказы о юных девочках из северных племен, которых предлагают гостю, чтобы он лишил их девственности. Его те рассказы всегда приводили в такое состояние… в такое неописуемое состояние… В общем, в такое, от которого он краснел. Наташа с ее черными волосами, с бледным, совсем юным личиком, с маленькой полоской от подушки, отпечатавшейся на нежной щеке, вызвала в нем прилив столь сильного желания, какого он сам от себя не ожидал.

Все время, пока Эдик изучал ее, Наташа смотрела на него невинными глазами. Наконец протянула:

– Можно я тебя поцелую один-единственный раз? А после… В общем, месяц, договорились?

Она потянулась к Эдику, тонкая бретелька свалилась с плеча, открыв грудь, и Эдик, потеряв голову, прижался к этой ароматной груди, забыв обо всем.

Через двадцать минут он лежал на постели, мурлыкая от удовольствия, пока Наташа разминала ему шею и плечи.

– Милый, по-моему, мы с тобой две аморальные личности, – шепнула Наташа ему на ухо. – Особенно ты. Как же можно… вот такими вещами заниматься и в такое время!

– А ты все специально сделала! – пропыхтел Эдик, уткнувшись носом в подушку.

– Конечно, специально, – легко согласилась Наташа. – Потому что хочу тебя все время, независимо от того, что происходит – умирает кто-то, или рождается, или снег идет на улице, или град. На наши с тобой отношения ничто постороннее совершенно не должно влиять.

Эдик лежал, не отвечая, и она с тревогой подумала, что он сейчас встанет. Через пару минут он повернулся на живот и спросил:

– А про то, что ты меня всегда хочешь, – это правда? Или так, для красного словца?

Секунду Наташа смотрела на него, а потом расхохоталась так заразительно, что и Эдик захохотал вместе с ней. Они опять повалились на кровать и стали возиться, как два щенка. Когда Эдик через три часа смотрел на себя в зеркало, умываясь, он видел совершенно счастливого человека.

Завтрак проходил в молчании. Время от времени появлялась Ольга Степановна, озабоченно спрашивала, не добавить ли тостов и не сварить ли кофе, но все только качали головами. В конце концов Ольга Степановна, всхлипнув, исчезла на кухне, а семейство Гольц продолжало завтракать.

Сегодня за столом сидел и Мальчик Жора. Наташа как раз пыталась понять, для чего Евгения Генриховна пригласила его, когда госпожа Гольц заговорила.

– Я хочу, – без предисловия начала она, – чтобы с нынешнего дня в доме закрывались все двери. Это понятно? Ольга Степановна! – повысила она голос. – Ты слышишь, что я говорю?

– Нет, Женечка, не слышу.

Ольга Степановна появилась в дверях столовой, и Наташа заметила, что сегодня ее седые завитки не уложены, как обычно, вокруг головы, а убраны в неряшливый хвост. Глаза у «метрдотеля» были опухшие.

– А ты сядь с нами, – предложила Евгения Генриховна почти ласково, но Ольга Степановна ее ласковости почему-то совершенно не обрадовалась. – И послушай, что я говорю. Мальчик Жора слушает, и ты послушай.

Ольга Степановна безропотно опустилась на стул рядом с секретарем и уставилась на скатерть.

– Так вот, по поводу дверей, – продолжила Евгения Генриховна. – Отныне все двери, разумеется, нужно закрывать. Мальчик, реши вопрос по поводу камер. Я хочу, чтобы их установили везде, по всему периметру дома.

– Давно пора, я тебе сто лет про них говорил… – начал было Игорь Сергеевич, но наткнулся на взгляд сестры и осекся.

– Я хочу, чтобы каждый из вас понял: Затрава очень опасен. Этот человек не остановится ни перед чем, поэтому каждый из вас должен принять свои меры предосторожности. Разумеется, прокуратура расследует преступление, но на наши правоохранительные органы у меня надежды мало, откровенно говоря. Наташа, старайтесь не ходить одна. Ты, Эдик, пожалуйста, договорись с охраной своего банка.

– Мама! – страдальчески поднял глаза к потолку Эдик. – Ну о чем я с ними договорюсь?

– Поставь их в известность о ситуации, – не терпящим возражений голосом приказала Евгения Генриховна, – а дальше уже не твое дело. Так… Алла, когда закрывается твоя галерея?

– Наверное, через месяц, – протянула Алла Дмитриевна. – А что?

– То, что тебе предпочтительнее посидеть пока дома. Возьми отпуск или больничный.

Внезапно раздался хрипловатый голос Боброва:

– Знаешь, Женечка, я думаю, что Алле ничего брать не надо. Давай не будем паниковать и переходить на осадное положение. Вполне возможно, что Алле даже безопаснее будет находиться пока на работе, а не… не дома. Так что ты… ты не паникуй раньше времени.

Наташа посмотрела на свекровь и подумала, что меньше всего к той применимо слово «паниковать». Госпожа Гольц, подняв брови, посмотрела на Аллу Дмитриевну, но та сидела, уставившись в скатерть. Точь-в-точь, как Ольга Степановна. И тогда Евгения Генриховна перевела взгляд на брата. Господин Бобров постарался сделать вид невозмутимый, но у него не очень хорошо получилось.

– Игорь, – голос Евгении Генриховны звучал дружелюбно, но Наташу чуть не передернуло, – скажи мне, пожалуйста: ты знаешь что-то, чего не знаю я?

– Женечка, я не понимаю, о чем ты?

Евгения Генриховна продолжала смотреть на Боброва, и Наташе подумалось, что сейчас он вскочит и убежит из столовой. Но вместо него вскочила с места его жена.

– Нет, это невыносимо, совершенно невыносимо! – вскрикнула Алла Дмитриевна и быстрыми шагами вышла из столовой. По ковру негромко простучали каблуки и затихли в отдалении.

– Женя, извини, – нарушил молчание Игорь Сергеевич. – Она не в себе после вчерашнего.

Евгения Генриховна, не взглянув на брата, молча кивнула и продолжила пить кофе.

– Мамочка, – раздался у Наташи под боком голос Тимоши, – я еще тостов хочу.

– Сейчас, маленький, сейчас! – закудахтала Ольга Степановна и убежала на кухню.

– Мама, я сейчас хочу, – ныл Тим. – Дай мне твой кусочек.

Наташа попыталась что-то объяснить сыну, но не преуспела.