– Ольга Степановна, какие у вас были отношения с Илоной Ветровой? – стараясь говорить мягко, приступил к разговору Бабкин, усевшись на один из мягких стульев.

– Ой, плохие у нас были отношения, плохие! – махнула рукой Ольга Степановна. – Вот сейчас вспоминаю, самой стыдно становится. И ругала я ее, и бранила, да все без толку.

И женщина подробно рассказала, чем Илона выводила ее из себя. Все это сыщик уже знал от жены Эдуарда Гольца, ничего нового повариха ему пока не сообщила.

– Скажите, – прервал он ее рассказ, внимательно глядя на Ольгу Степановну, – а почему вы несколько раз плакали после разговоров с Илоной?

Женщина покраснела и нахмурилась.

– Господи, да глупость такая, что даже и говорить стыдно. Понимаете, я Илону все ругала и ругала, просила ее нормально в доме убираться, а она ни в какую. Я уже сердито стала с ней разговаривать, а она возьми да скажи мне: ты, мол, ко мне так пристаешь, потому что к Георгию ревнуешь. Георгий – это секретарь нашей Женечки. Я сначала даже и не поняла, о чем она. Потом уж дошло. А она смеется еще так, будто я и в самом деле… В общем, довела меня до слез. Мы о таких вещах даже и не думали, а она вслух, да еще словами такими, знаете…

Бабкин кивнул. Он легко мог представить, что могла сказать девушка по поводу отношений Ольги Степановны и Мальчика Жоры.

– И потом еще один раз было, – продолжала Ольга Степановна. – Опять я ее укорила за что-то, даже пригрозила Женечке пожаловаться. Хотя я уж и жаловалась, да толку никакого не было. А Илона опять про то же. Да так зло говорила, я и не ожидала!

– А что именно она сказала? – уточнил Бабкин.

– Стыдно повторять, – смутилась женщина. – Сказала, что я от старости на всех подряд вешаюсь. Что хочется мне в кои-то веки мужика нормального. И еще что-то говорила, только я уже не слушала. Я, грешным делом, после подумала, как бы мне извести ее из дома. Только вот как страшно все решилось, правда?

Бабкин кивнул, подумав, что Илона Ветрова, кем бы она ни была, сделала все, чтобы приблизить свою смерть. В особняке не было ни одного человека, который сказал бы о ней хоть одно доброе слово. Правда, у него впереди встреча с матерью и сыном Гольц. Может быть, хоть от них он услышит, почему же Илона Ветрова все-таки работала в этом доме. «А если повезет, то услышу, и почему умерла», – мелькнула мысль.

Девушку несли на руках «охранники». Они бежали друг рядом с другом, как-то по-особому переплетя руки, а она болталась между ними, держась за их потные шеи. Время от времени она проваливалась то ли в сон, то ли в забытье, и тогда ей начинало сниться, что она едет в карете, как мечталось маленькой девочкой, но почему-то ей это совершенно не нравится. И она кричит, просит кучера остановить бешено мчащихся лошадей, но тот оборачивает к ней лицо, и она с ужасом видит безумный взгляд, устремленный на нее. Упряжка мчится быстрее и быстрее, а когда она пытается выскочить, то обнаруживает, что дверцы заперты.

Девушку тряхнули, и она открыла глаза. Вокруг по-прежнему был лес. Он тревожно шумел, деревья качались от ветра и скрипели. Неожиданно ее аккуратно опустили на траву, рядом раздался голос Данилы. Остальные Безымянные доставали спальные мешки, укладывались спать, не разводя костер.

– До рассвета всего три часа осталось, – услышала она голос Данилы совсем рядом. – Вы оба отдохните. И она пускай отдохнет.

Ничего не соображающую девушку приподняли, потом опять положили, перевернули на живот, и спине вдруг стало невыносимо больно. Она хотела закричать, но тут боль прошла. Она почувствовала что-то мягкое и догадалась, что это вата.

«Раны перевязывают, – поняла она. – Зачем? Глупость какая. Все равно мы умрем». Но боль, мучившая ее, стала немного меньше. Сильные руки бесцеремонно перевернули ее на бок, сверху что-то легло, и вдруг стало тепло. Не успев ни о чем подумать, девушка провалилась в глубокий черный сон.

Утром, как только она открыла глаза, ее вывернуло наизнанку – она еле успела высунуться из-под одеяла. Безымянный, сидевший настороже, бросил на нее невыразительный взгляд и отвернулся. Она попыталась встать, но тут «охранник», спавший рядом с ней, поднял голову, и она заползла обратно под одеяло. Лагерь просыпался. Сумерки быстро рассеивались, и стволы деревьев виднелись все четче и четче. Вокруг стояли высокие сосны, и солнце уже золотило их верхушки. На траве лежала роса.

– Поднимайся, – раздался рядом голос, и девушка со стоном откинула одеяло. «Хорошо, что ночь была теплая», – мелькнуло у нее в голове, но потом она поняла, что это неважно.

Быстро перекусив хлебом и запив его водой, которую взяли у хозяина дома в деревне, паломники собрались вокруг Данилы. Сейчас на всех были прежние плащи, и они приготовились к чему-то важному. На девушку, сидевшую в стороне прямо на земле, никто не обращал внимания, но она понимала, что бежать ей не удастся.

– Безымянные братья и сестры, – громко и торжественно произнес Данила. – Почти весь Путь наш пройден. Остался последний этап – давайте же пройдем и его. Слушайте Господа!

– Слушай Господа! – стройно отозвались Безымянные, размыкая кольцо.

Девушку опять подхватили на руки и понесли.

На сей раз шли недолго. Узкая тропа, на которой два человека помещались еле-еле, вывела их на поляну. Солнце уже пригревало, и в воздухе пьяняще пахло какими-то травами и цветами. На краю поляны стоял огромный старый дуб, а за ним начинался другой лес, словно по поляне кто-то провел разделительную черту, оставив сосны с одной стороны, а дубы с другой. Именно к этому громадному, мощному дубу и привел своих людей Данила.

Все остановились в молчании. Под деревом разросся шиповник, закрывающий колючими ветками что-то большое и серое. Данила осторожно отодвинул ветки, все подошли поближе, и глазам их открылся большой камень. Кто притащил его сюда и как – непонятно. Девушку поставили на ноги. Она сразу же ощутила тянущую боль в спине и опухших икрах, но тоже подошла ближе. Безымянные, расступившись, пропустили ее, не говоря ни слова. Девушка, словно зачарованная, смотрела на камень. Чья-то рука старательно выдолбила слова на поверхности камня: «Лука. Покойся во Христе». И они не стерлись от времени, и камень не раскрошился.

Здесь похоронен Лука, поняла девушка. Интересно, кто же он был такой? Она обернулась и увидела, что безымянные расселись вокруг камня, откинув с лиц капюшоны. Около нее остался только Данила. Секунду она постояла в растерянности, не зная, что делать дальше, но тут Данила молча надавил ей на плечо, и она опустилась на землю около его ног. Шиповник колючей веткой оцарапал щеку, но боли она не почувствовала.

– Вы прошли испытания, – негромко и властно сказал Данила. – Все, кроме одной. Вас ждет последнее. После него каждый из тех, кто пройдет его, получит Имя, и нет ничего важнее Имени, данного тебе Господом. Под этим камнем покоится человек, который прошел свое испытание и получил имя от господа. Его имя осталось вырезанным на камне как наставление нам, идущим за ним следом. Сможем ли мы пройти испытание вслед за ним?

– Да, – хором ответили паломники.

– Не побоимся ли мы?

– Нет!

– Тогда начнем, и пусть имя Господа будет с нами.

От Безымянных отделились два «охранника» и, прежде чем девушка успела что-либо сказать, подняли ее и повернули спиной. Секунда – и ее положили на камень животом вниз, а чья-то грубая сильная рука прижала ее шею к холодной шершавой поверхности. Руки ей оставили свободными, но в таком положении она не могла ничего сделать. Страх и унижение, овладевшие ею, заставили ее выкрикнуть:

– Господи, что вы делаете?!

Голос, когда-то бывший родным и любимым для нее, сурово ответил:

– Не поминай имени Господа всуе. Последнее испытание начинается – встреть его достойно.

Она завизжала и начала извиваться, но в ответ чьи-то пальцы сжали ей шею с такой силой, что она закричала уже от боли. И в этот момент в рот ей засунули тряпку. Она замолчала, сразу обессилев, и только смотрела на зеленые с прожилками листики, оказавшиеся прямо перед глазами.